— Конечно, — с готовностью согласился молодой человек, на которого ее томный взгляд произвел весьма сильное впечатление. — Одну минуточку.
Когда мы остались одни, Энн поднялась со стула и направилась к его столу.
— Что ты делаешь? — в ужасе покосилась я на подругу.
— Успокойся, — бросила она мне, открыв блокнот, по обложке которого менеджер все время барабанил подушечками пальцев. — Я все предусмотрела. Поэтому Яки торчит сейчас в коридоре.
— Яки проспит и пожар в собственном доме. — Я умоляюще посмотрела на Энн. — Ради бога, прекрати это занятие. Что, если этот менеджер вызовет полицию?
— Не знала, что ты такая трусиха, — фыркнула Энн, выдвинув верхний ящик стола. — Столкнуться нос к носу с Сахарным человеком ей было не страшно, а полиции она боится как огня. Не думала, что твой Ломбарг так тебя запугает.
— Его зовут Лонберг, — поправила я Энн и покосилась на дверь. — Ну что, ты нашла хоть что-нибудь? Он ведь сейчас вернется.
— Я ничего не найду, если ты будешь доставать меня своим нытьем, — раздраженно ответила Энн и открыла еще один ящик.
Если честно, я не очень-то рассчитывала на Яки, поэтому сама встала у двери. Услышав шаги, раздавшиеся в коридоре, я шикнула на Энн. Подруга закрыла ящики и через мгновение как ни в чем не бывало сидела на стуле.
Мне повезло меньше — прижавшись к двери, я совсем позабыла, что она открывается внутрь кабинета. Поэтому, когда Яки, вопреки моим сомнениям бдящий на боевом посту, заглянул, чтобы предупредить нас о грозящей опасности, моему лбу пришлось выдержать натиск достойного противника, то есть двери.
— Черт! — ухватившись за лоб, простонала я. — Яки Вудсток, этого я тебе никогда не забуду.
Яки изобразил на лице виноватое выражение и исчез за дверью. Я вернулась на свое место, все еще держась за ушибленный лоб. Энн тихо захихикала, но смолкла, когда в кабинет вернулся менеджер. Утешало только то, что он не застал Энн за исследованием содержимого своего стола и, казалось, ничего не заподозрил.
— Спасибо. — Энн приняла из рук молодого человека бокал с холодной содовой и подарила ему одну из своих обольстительнейших улыбок.
Я попыталась отнять руку ото лба, подумав, что кроме прочих недостатков теперь меня будет «украшать» еще и шишка.
— Если вы подозревали особу по имени Лилиан Стакер, то напрасно, — тихо произнес парень, вернувшись на свое место. — Она никогда не заходила в наше агентство. Это все, чем я вам могу помочь.
Мы с Энн переглянулись.
— Может быть, ответите еще на один вопрос? — подала голос я. — «Гиена» — единственное агентство в Брэмвилле, которое занимается подобными розыгрышами?
Молодой человек кивнул.
— Единственное, в этом вы можете не сомневаться. Так что если вам самой захочется разыграть ту женщину, о которой вы спрашивали, обращайтесь. Мы обязательно вам поможем.
— Спасибо, — пробормотала я. — Если такое и придет мне в голову, я справлюсь своими силами.
Менеджер окинул меня снисходительным взглядом, из которого я должна была понять, что моей скудной фантазии хватит лишь на то, чтобы заказать на имя Лилиан Стакер пятьдесят пицц, но мне, честно говоря, было совершенно наплевать, что этот человек думает о моем воображении.
— Ну? — уставилась я на друзей, когда мы вышли из «Гиены». — По-моему, мы зря потратили время и поставили шишку на моем лбу.
— По крайней мере теперь мы знаем, что Лил Стакер не обращалась в «Гиену», — заявила Энн.
— Ну почему ты так уверена, что это именно она? — вскинулась я на подругу.
— Верно, Ют, — произнес Яки, вперив взгляд в проплывавшие над нами крошки облаков. — Причина кроется вовсе не в Лил Стакер.
— А в ком же тогда? — раздраженно покосилась на него Энн.
— Не в ком, а в чем. Причина — во вселенском разуме, — изрек Яки, не глядя на нас. — Дело в том, что в книгах сокрыто множество мыслей. А мысли, как нам известно, могут материализоваться. Если предположить, что мысли Ют материализовались, то нет ничего удивительного в том, что она встретилась с героями своих книг.
— Это говоришь нам ты или изрекают твои грибочки? — хмыкнула Энн.
— Да при чем тут грибочки?! — обиделся Яки и, перестав созерцать облака, посмотрел на нас с Энн. — Вы обе закоренелые материалистки и не видите ничего дальше своих носов. Ладно, Энн это простительно. Но ты, Ют, ты ведь писатель. Как же ты можешь быть таким законченным рационалистом, когда твоя душа должна быть наполнена неизъяснимым?..
— Как загнул, — снова хмыкнула Энн, — «неизъяснимым». Это тебе тоже грибы подсказали?
— Отстань от него, а то он, чего доброго, нажалуется на нас своим грибам или плесени, — вяло улыбнулась я. — Пожалуй, мне как материалистке и рационалистке лучше всего сейчас думать, что все случившееся — чья-то дурацкая шутка. Надеюсь только, что мой шутник успокоится, поняв, что мне уже не до смеха.
Ди весь день косилась на меня с каким-то подозрением. Наверное, это было из-за шишки, которая красовалась на моем лбу. Я, конечно, сказала ей, что заработала шишку из-за собственной неуклюжести, но она не поверила и поджала губы, дав мне понять, как ей не нравится моя чрезмерная скрытность.
Честное слово, родители — загадочные люди. Когда им говоришь правду, они не готовы ее принять. Когда лжешь и скрытничаешь, обижаются так, словно ты обязан делиться с ними самым сокровенным. Иногда мне хотелось, чтобы моя мать была психологом, как мать Энн. Тогда по крайней мере она не считала бы, что «интроверт» — название недавно открытой болезни.